Юрий Кларов - Станция назначения - Харьков (Розыск - 2)

Может быть, она их перепутала с какими-либо иными драгоценностями? Ведь там еще были серьги.

Да, были, но если я имею в виду серьги Фаберже в виде бриллиантовых каскадов с большими грушевидными сапфирами, то она ничего не перепутала. Ошибка исключена. Именно эти серьги она запомнила.

Почему? Что ж, она готова признаться. Это, конечно, нехорошо, но... В общем, она их примеряла перед зеркалом. Что поделаешь, женщина всегда остается женщиной. Доставала она их и в тот злосчастный день, благо они лежали в чемодане на самом верху в черном футляре с золотым тиснением. Очень изящные и красивые серьги. Похожие носила некогда мать Елены, Полина Эгерт. Но эти были, конечно, значительно дороже тех. Ни отец, ни дед Эгерт не могли бы себе позволить подобную роскошь. Самой Елене не приводилось раньше видеть таких крупных грушевидных сапфиров чистейшей воды - целое состояние. И бриллианты... Какие в них были чудесные бриллианты!

Щеки ангела зарумянились, глаза заблестели, и я, похоже, впервые безоговорочно поверил в его искренность.

Восхищаясь серьгами-каскадами, ангел ни о чем не умалчивал, не лгал, не изворачивался.

Да, любопытно было свести вместе Липперта, моего бывшего следователя и дочь придворного парикмахера. Но это было не реально. Зато, кажется, не представляло особых трудностей выяснить, что именно подразумевалось анархистами под "акцией", для которой требовалось продать или заложить часть ценностей "Алмазного фонда", а заодно попытаться уточнить список отобранных Галицким вещей.

Почему бы "динамитному старичку" не оказать еще одной услуги Центророзыску республики? Это было бы только справедливо. В конце концов, одним из немногих, в ком он, как ему казалось, не ошибся в обидевшей его России, где только и делают, что веселятся и крадут, был именно я мерзавец, стяжатель и лицемер, присвоивший сокровища "Алмазного фонда" в тысяча девятьсот восемнадцатом.

Кажется, это открытие доставило Муратову наибольшее удовлетворение после его возвращения на родину. Какое удовлетворение? Счастье! Следовательно, своими самыми счастливыми минутами он обязан мне и "длинноволосому мальчугану". А за счастье положено платить, дорогой Христофор Николаевич! Пока вы мой должник. Не забывайте об этом.

Я прервал допрос, чтобы продумать дальнейшую тактику и посоветоваться с Бориным, который находился в соседнем кабинете.

Отсутствовал я недолго, и, когда вернулся к себе щеки Эгерт по-прежнему румянились воспоминаниями о серьгах-каскадах.

Она явно не подозревала о той роли, которую они сыграли, покинув хранившийся у нее чемодан. Похоже, она не знала и о смерти Олега Мессмера, а тем более о том, что к этой смерти приложил руку Винокуров.

Что ж, Елена Петровна, с некоторыми материалами нашего розыскного дела я готов вас познакомить. Думаю, они вас заинтересуют.

Когда я читал бумаги, присланные Ягудаевым, я обратил внимание на некую деталь в прошлом любовницы генерала Волкова, а она была женщина с весьма богатым прошлым.

Теперь в сочетании с таким странным обстоятельством, как то, что серьги-каскады госпожи Бобровой-Новгородской в начале девятнадцатого года оказались у Ванды Ясинской после ее посещения Екатеринбурга, эта несущественная, казалось бы, деталь представлялась уже более существенной. Во всяком случае, возникшее предположение нуждалось в проверке. И проверке тщательной.

Ежели то, что я предполагал, соответствовало действительности, то все остальное, извлеченное из допроса Эгерт, отходило на второй план.

Но не будем загадывать.

Я задал ей несколько формальных вопросов, которыми обычно принято завершать допрос, а затем, будто бы между прочим, сказал:

- Кстати, Елена Петровна, может быть, я коснусь неприятных для вас воспоминаний, но уж таковы мои обязанности. Где вы жили во время... посещения в двенадцатом году Варшавы? Я имею в виду вашу совместную поездку с Винокуровым.

Эгерт была озадачена:

- В начале Винокуров снимал номер в гостинице "Бристоль", а затем мы переехали к его приятелю на дачу, расположенную под Варшавой на берегу реки Буго-Нарев. Но мне там не понравилось, и мы вернулись в "Бристоль".

- Если не ошибаюсь, тогда при гостинице "Бристоль" имелось кабаре "Белый филин"?

- Вы не ошибаетесь.

- Вы там бывали?

- Несколько раз.

- Певицу из кабаре помните?

- Эту белокурую девочку? - спросила Эгерт, и в ее голосе я почувствовал напряжение.

- Да, Ванду Ясинскую.

- Очень смутно. Кажется, она тогда находилась на содержании приятеля Винокурова... того, чьей дачей мы воспользовались. Запамятовала его фамилию.

- Ну а в Петрограде?

- Что - в Петрограде?

- Когда в конце шестнадцатого года Ясинская объявилась в Петрограде в театре "Веселая минута", вы с ней не встречались?

- С какой стати?

- Я просто спрашиваю.

- Нет, конечно. Она меня никогда не интересовала - ни как певица, ни как человек.

- А господина Винокурова?

- Думаю, ваш вопрос лучше всего адресовать ему, - раздраженно сказала Эгерт.

- Согласен. Но в данном случае мне хочется рассчитывать на вашу любезность.

Она усмехнулась:

- Ну что вам сказать? Знаю лишь, что эта певичка многим вскружила голову. Кто-то из-за нее разорился, кто-то собирался стреляться или даже застрелился - не помню. В общем, с ее именем были связаны скандалы. Она умела производить впечатление и превращать мужчин в свиней. Что же касается Винокурова, то даже не знаю, что сказать вам. Я ведь тогда совсем не интересовалась ни им, ни его жизнью. Но не думаю, чтобы он был среди ее поклонников. Нет, не думаю. При всех его недостатках, а их у него имелось неисчислимое множество, он обладал достаточно изысканным вкусом. Этого у него не отнимешь. Видимо, сказывалась порода. Я, признаться, верю в голубую кровь. Но разрешите и мне вопрос. Я донимаю, что при допросах этого не полагается...

- Нет, отчего же.

- Почему вас вдруг заинтересовала Ясинская? Ведь она уж наверняка не имеет никакого отношения ни к ценностям "Алмазного фонда", ни вообще ко всей этой истории. Уверена, что эта милая певичка уже давно поет или танцует где-нибудь в Париже, Праге или Берлине.

- Может быть, - согласился я, - но дело в том, что в девятнадцатом году она еще находилась в России.

- Вон как? - поразилась Эгерт. - Где же?

- В столице Колчака, в Омске, Елена Петровна.

- Любопытно.

- Безусловно. Но еще любопытней, что оттуда она ездила в Екатеринбург, где служил тогда господин Винокуров. А самое любопытное заключается в том, что из Екатеринбурга в Омск она привезла серьги-каскады, о которых мы с вами так подробно говорили, Елена Петровна.

Я взглянул на Эгерт и поразился: мне еще ни разу не приходилось видеть, чтобы лицо человека так быстро и так разительно менялось. Менялось на глазах. Посерела и обвисла кожа щек, запали глаза.

- Вы... хотите... сказать...

- Нет, Елена Петровна. Я ничего не хочу сказать. Абсолютно ничего, за исключением, понятно, того, что я вам уже сказал. Мне бы только хотелось, чтобы вы прочли вот эти документы.

- До-ку-менты?

- Да, вот в этой папке.

Я налил в мутный граненый стакан немного воды:

- Выпейте.

- Бла-го-дарю.

Она отстранила стакан. Как слепая, зашарила по столу, натыкаясь на лампу, чернильницу, пресс-папье.

Хвощиков поспешно протянул ей папку. Трясущимися руками она схватила ее, но не удержала. Папка выскользнула из рук и упала на стол.

- Вот здесь, - сказал Хвощиков и раскрыл папку на нужном месте. Прошу-с.

- Да, да... благодарю, - и вновь слепые руки зашаркали по столу.

Мне было неприятно наблюдать эту сцену. Кажется, нечто похожее испытывал и Хвощиков.

Болела голова.

За окном в четко разграфленных решеткой квадратах серело мутное, напоминающее суп из мерзлой картошки, небо. Будто подвыпивший мастеровой, покачивался тополек - единственное дерево, которое росло в обширном дворе Центророзыска. Оно напоминало о том, что где-то, совсем недалеко, есть леса, реки, озера. А впрочем, черт с ними, с этими лесами и озерами. Существуют ли они? Может, просто кем-то выдуманы от нечего делать.

Шелест страниц, прерываемый деликатным покашливанием Хвощикова. Сдавленный, словно гвоздь клещами, голос Эгерт:

- Мерзавец... Он подарил этой шлюхе украденные у меня серьги.

Всхлипывания. Шуршание переворачиваемых Эгерт страниц.

Теперь она, видимо, уже читает резолюцию директора колчаковского департамента милиции.

Как он там написал? Да... "Против ареста и этапирования О.Г.Мессмера в Омскую следственную тюрьму не возражаю..."

А может быть, уже добралась до уведомления начальника тюрьмы о смерти схимника Афанасия, которого никогда не причислят к великомученикам, упокой господь его беспокойную душу?..

Может быть.

Упорно скребется в окно своими зелеными ветками тополек. Головная боль утихла, зато явственней стал почему-то запах нафталина.